Имя Ю.Н. Говорухо-Отрока надежно входит в литературный оборот в наши дни. Его художественное творчество и особенно литературная критика представляют собой новое явление в литературоведении. Известно также, что Юрий Николаевич был и постоянным театральным обозревателем. Каждую неделю в газете «Московские ведомости», в которой сотрудничал Говорухо-Отрок, появлялись его заметки о просмотренных постановках. К одной из них относится отзыв критика об увиденной в театре Корша пьесе «Смерть Пазухина» М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Это произведение было опубликовано в журнале «Русский вестник» в 1857 году. «Смерть Пазухина» Салтыков, по собственному признанию, написал, послушавшись М. Каткова, натвердившему ему: «У вас настоящий талант для сцены». По другому свидетельству, писатель взялся за написание произведения по просьбе П. Садовского, захотевшего поставить в свой бенефис пьесу, принадлежавшую гремевшему тогда на всю Россию автору «Губернских очерков». Первоначальное заглавие пьесы - «Губернские очерки. Царство смерти. Комедия в 4-х действиях», - свидетельствует о существовании у Салтыкова намерений ввести это произведение в свой первый цикл. Пьеса связана с «Губернскими очерками» и местом действия (Крутогорск) и рядом персонажей (Фурманов, Разбитной, Доброзраков, Хрептюгин и сам Пазухин)

Читать полностью:http://www.km.ru/referats/334828-pesa-me-saltykova-shchedrina-%C2%ABsmert-pazukhina%C2%BB-v-kriticheskom-osmyslenii-yun-govorukho-otroka

В 1859 году А.Н. Островский написал пьесу «Гроза», в которой он поднял проблему перелома общественной жизни, проблему смены социальных устоев, проник в самую сущность противоречий своего времени, нарисовал колоритные образы самодуров, их быт и нравы. В противодействие самодурству выступают два образа - Катерины и Кулигина. Это сочинение посвящено второму.

Кулигин - это мещанин, механик-самоучка. В первом действие, в разговоре с Кудряшом, он предстает перед нами поэтичным ценителем природы, Кулигин восхищается Волгой, называет необыкновенный вид чудом. Мечтатель по натуре, он, тем не менее, понимает несправедливость строя, при котором все решает грубая власть силы и денег: «Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие!» - говорит он Борису Григорьевичу: «А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать». Сам Кулигин совсем не такой, он добродетельный и мечтает о благополучии народа: «Только бы мне, сударь, перпету-мобиль найти!.., я бы все деньги для общества и употребил…»

В следующий раз Борис встречает Кулигина в третьем действии на вечерней прогулке. Кулигин снова восхищается природой, воздухом, тишиной. В тоже время он расстраивается, что в городе сделали бульвар, а люди не гуляют, он говорит, что у всех давно ворота заперты и не от воров: «…а чтоб люди не видали, как они своих домашних едят поедом да семью тиранят. И что, сударь, за этими замками разврату темного да пьянства!» Кулигин вроде бы и возмущен всеми устоями «темного царства», но сразу после своей гневной речи он произносит: «Ну, да Бог с ними!» словно отступаясь от своих прежних слов. Протест его почти немой, и выражается только в возражениях, он не готов, подобно Катерине, к открытому вызову. На предложение Бориса писать стихи Кулигин тут же восклицает: «Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так сударь за мою болтовню достается». Однако стоит отдать ему должное, за то, с каким упорством и в тоже время учтивостью он просит у Дикого деньги на материалы для солнечных часов на бульваре: «…для общей пользы, ваше степенство. Ну что значит для общества каких-нибудь рублей десять! Бог с вами, Савел Прокофьич! Никакой я грубости вам, сударь, я не делаю; Силы у вас, ваше степенство, много; была б только воля на доброе дело».

Читать полностью:http://www.km.ru/referats/334851-obraz-kuligina-v-pese-ostrovskogo-groza

По убеждению многих отечественных и зарубежных исследователей [3, 7-9], Д.Г. Байрон (1788-1824) пережил второе рождение после смерти. До сих пор его частная жизнь вызывает неоднозначную реакцию как у поклонников его творчества, так и у оппонентов, что, не в последнюю очередь, обусловлено противоречивым образом поэта. Преждевременная смерть Байрона в мятежной Греции расставила свои акценты: в стране, освободительную борьбу которой он поддерживал, образ гениального творца и эгоистичного аристократа с сомнительной репутацией трансформировался в мифологическую фигуру национального героя, в то время как у себя на родине Байрон превратился в свободолюбивого и опального поэта-страдальца.

Однако в начале XXI века интерес к его творчеству среди рядовых читателей в Англии и за рубежом пошел на убыль. Л. Миллер справедливо замечает, что, хотя Байрон «и его друзья поэты-романтики были рок-звёздами своей эпохи, а образ Байрона слыл среди них особенно харизматичным, гибридом Мика Джаггера и Джима Моррисона, сегодня многие скорее с лёгкостью процитируют мнение его любовницы, леди Каролины Лэм, о том, что он “сумасшедший, порочный и опасный”, чем несколько строк из его произведений» [10] (перевод наш. — И.Ш.).

Читать полностью:http://www.km.ru/referats/334886-zhanrovoe-svoeobrazie-%C2%ABromana-lorda-bairona%C2%BB-dzhona-krauli

С именем Г.Р. Державина обычно связывают решающий этап истории пересмотра статуса торжественной оды. «Фелицу» называли «новым типом произведения» (Гуковский 1998, 355), «неслыханным новшеством» (Серман 1967, 56); поэт «до неузнаваемости преобразил жанр» (Алексеева 2005, 358), а «читатели должны были воспринимать <ее> как обновление поэтического языка» (Клейн 2010, 304).

Эта традиционная научная схема допускает ряд уточнений. Изменение статуса оды стало возможным только после того, как была сформулирована новая концепция литературного творчества. Произошло это на рубеже 1760-1770 гг. На страницах русских литературных журналов был создан образ «старой литературы», который последовательно дискредитировалась. Из журнала в журнал кочует одна и та же мысль[i]: российский Парнас оккупировали бездарности, которые за деньги готовы писать о чем угодно:

Читать полностью:http://www.km.ru/referats/334950-derzhavin-i-russkaya-zhurnalistika-1760-1780-kh-godov-k-voprosu-o-statuse-torzhestvennoi-ody

Статья посвящена исследованию сквозной для творчества Г. Джеймса темы коллекционирования, тесно связанной с его пониманием неразрывности этического и эстетического начал. Джеймсовская трактовка темы коллекционирования исследуется в свете широкой проблематики кросс-культурного диалога между европейским и американским культурным опытом.

К феномену коллекционирования Г. Джеймс обращается во многих своих произведениях. Эта тема занимает писателя на протяжении всего творчества, оказываясь ключевой для авторского осмысления современных механизмов эстетического восприятия. Уже в первом романе «Родерик Хадсон» (Roderick Hudson, 1875), в центре которого — сопоставление эстетических концепций знатока искусств и творческих переживаний художника, появляется образ Роланда Маллета (Rowland Mallet) — богатого бостонца, ценителя искусств, намеревающегося собрать коллекцию итальянского искусства и передать её американскому музею.

В романе присутствует значимый искусствоведческий пласт, связанный с процессом «приживания» идей эстетизма на почве американской культуры. Именно внутренние переживания и размышления Маллета во многом оказываются пространством этого кросс-культурного диалога. Так, по наблюдению Дж. Фридмана, эстетические положения в духе английского писателя и литературного критика Уолтера Патера служат для Маллета способом преодоления «американской» стороны его характера, основанной на строгой пуританской морали [8: p. 137]. Европейский эстетизм вступает в противоречие с пуританской этикой, что на уровне характера героя обусловливает его двойственную сущность: строгие моральные принципы сочетаются в нём с «неугомонным эстетическим любопытством»: «He was an awkward mixture of strong moral impulse and restless aesthetic curiosity» [1: p. 176-177].

Читать полностью:http://www.km.ru/referats/334981-tema-kollektsionirovaniya-v-povesti-g-dzheimsa-%C2%ABadina%C2%BB

Вопрос Божьего суда, справедливости ставили в своем творчестве многие писатели. На наш взгляд, очень интересны позиции Говорухо-Отрока и Короленко в постановке этой проблемы, создавших в 80-е годы XIX века произведения «Поцелуй любви» и «Сон Макара». В наше время, когда вопросы веры, духовности, соблюдения Божьих Заповедей стоят перед нашим обществом, рассказы «Поцелуй любви» и «Сон Макара» весьма актуальны. Целью нашей работы является сопоставление взглядов Ю.Н. Говорухо-Отрока и В.Г. Короленко на веру и Божью справедливость сквозь призму их произведений.

Рассказы Говорухо-Отрока «Поцелуй любви» и Короленко «Сон Макара» имеют сходный сюжет: человек, который является страшным грешником, в конце своей жизни попадает на суд Божий и оказывается оправдан. Возникает вопрос: «Почему?» На него каждый писатель отвечает по-своему, исходя из своей мировоззренческой концепции.

Юрий Николаевич Говорухо-Отрок в 80-90-е годы XIX века был широко известен как писатель, литературный и театральный критик, публицист и философ, свободно чувствовавший себя во всех жанрах печатного слова. За увлечение идеей «хождение в народ» он был арестован в 1874 году, три года провел в одиночном заключении и вышел на свободу противником революционных переворотов, глубоко верующим человеком. В 1882 году в журнале «Огонек» (№26) появляется его рассказ «Поцелуй любви», который он называет Восточной легендой. В нем он воплощает свои религиозные взгляды.

Будучи сторонником монархизма, Говорухо-Отрок делает своего героя представителем высшего социального слоя – Шейхом.

Читать полностью:http://www.km.ru/referats/335021-yun-govorukho-otrok-i-vg-korolenko-v-tvorcheskoi-polemike

Два мира властвуют от века,

Два равноправных бытия:

Один объемлет человека,

Другой - душа и мысль моя.

И как в росинке чуть заметной

Весь солнца лик ты узнаешь,

Так слитно в глубине заветной

Всё мирозданье ты найдешь.

Не лжива юная отвага:

Согнись над роковым трудом -

И мир свои раскроет блага;

Но быть не мысли божеством.

И даже в час отдохновенья.

Подъемля потное чело,

Не бойся горького сравненья

И различай добро и зло.

Но если на крылах гордыни

Познать дерзаешь ты как бог,

Не заноси же в мир святыни

Своих невольничьих тревог.

Пари всезрящий и всесильный,

И с незапятнанных высот

Добро и зло, как прах могильный,

В толпы людские отпадет.

Мне понравилось данное стихотворение, поскольку его смысл - главная проблема человеческой цивилизации: различия между добром и злом. Честно говоря, я сначала пожалел, что взялся делать анализ именно этого произведение поэта, поскольку оно довольно сложно для восприятия.

В первой строфе Фет описывает масштабы двух мировых явлений: добра и зла, которые безграничны. В строке «Один объемлет человека» речь, по моему мнению, идет о зле, и описывается, как просто человеку попасть под воздействие данного явления. А в строке «Другой - душа и мысль моя» предположительно говорится о добре, и что автор считает объяснение притягательности данного явления своей основной задачей, которая «засела» у него в душе. моральный нравственный ответственность бытие

Во второй строфе поэт пытается объяснить очевидность устройства мироздания и для этого использует весьма крутое сравнение. По мнению Афанасия в душе каждого человека есть достаточно точная картина устройства мироздания, стоит лишь немного «углубиться». И кстати надо заметить, что в строке «Так слитно в глубине заветной» речь, скорее всего, идет о «глубине» человеческой души, и морально-нравственной составляющей человека и его бытия.

Читать полностью:http://www.km.ru/referats/335033-analiz-stikhotvoreniya-aa-feta-%C2%ABdobro-i-zlo%C2%BB

В третьей части журнала Екатерины II и Е.Р. Дашковой «Собеседник любителей российского слова» были опубликованы «Вопросы и ответы с приобщением предисловия»[i]. Эта публикация – результат «сотрудничества» императрицы и Д.И. Фонвизина: писатель прислал в редакцию свой текст – «Несколько вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание», а Екатерина решила напечатать его вместе со своими ответами. Об этом императрица написала в письме к Дашковой: «Между тем я внимательно перечитала известную статью и менее, чем прежде, против того, чтоб возражать против нее. Если бы возможно было напечатать ее вместе с ответами, то сатира будет безвредна, если только повод к сравнениям не придаст большей дерзости»[ii].

«Несколько вопросов…» неоднократно привлекали внимание исследователей. Одни описывали политические подтексты данного произведения[iii], другие – биографические[iv]. Однако собственно литературные контексты оказались изученными гораздо хуже. В этом смысле наиболее показателен образ Нерешительного. В письме к Дашковой Екатерина II высказала предположение, что «это <т.е. вопросы. – А.И.> идет несомненно от обер камергера в отмщение за портрет нерешительного человека во второй части»[v]. Вот этот портрет: «Есть у меня сосед, который в младенчестве слыл умницею, в юношестве оказывал желание умничать; в совершеннолетствии каков? — Увидите из следующего: он ходит бодро, но когда два шага сделает направо, то, одумавшись, пойдет налево; тут встречаем он мыслями, кои принуждают его идти вперед, потом возвращается вспять. Каков же путь его, таковы и мысли. Сосед мой от роду своего не говаривал пяти слов и не делал ни единого шагу без раскаяния потом об оном. По утру вспомнит, что у вас стол хорош; от утра до обеда мучится нерешимостию, ехать ли или не ехать к вам? <…> Мой сосед двадцатью в день скуп и мот, богат и беден, хорош и дурен, доволен и не доволен, и все что изволишь, только щастлив не бывает, для того что следует всем своим мыслям на час, и не имеет ни единой, которая не перебита была другою. <…> Часто я смеюсь над ним: говоря с ним дружески, привожу его в чувство; но тем не поправляется его состояние, лишь ропщет противу меня заочно, а в глазах мне льстит. Быв с ним в размолвке на Святой неделе, встретил я его нечаянно на улице, спросил, куда идет? “К вечерне”, – ответствовал он; но вместо того несколько минут только спустя завел меня к танцовщице; сия, стоя перед зеркалом, пляску твердила; тут сосед мой тотчас вздумал поволочиться, начал нравоучительные проповеди; пока говорил, пляска продолжалась пред зеркалом беспрерывна; в ответ же ему сказано было: “Куда, мой свет, ты скучен!” С тем мы и вышли»[vi].

Читать полностью:http://www.km.ru/referats/335151-ekaterina-ii-i-fonvizin-o-literaturnykh-kontekstakh-%C2%ABvoprosov-i-otvetov%C2%BB

Из письма Достоевского писателю и педагогу В. В. Михайлову от 16 марта 1878 г. известно, что детская тема должна была стать одной из главных в его новом романе: «Я замыслил и скоро начну большой роман, в котором, между другими, будут много участвовать дети, и именно малолетние, с семи до пятнадцати лет примерно. Детей будет выведено много. Я их изучаю, и всю жизнь изучал, и очень люблю, и сам их имею. Но наблюдения такого человека, как Вы, для меня (я понимаю это) будут драгоценны. Итак, напишите мне об детях (здесь и далее без примечаний — курсив автора. — В. А.) то, что сами знаете» [Достоевский, т. 15, с. 411][1]. Однако жизнь корректирует планы писателя: ровно через два месяца (16 мая 1878 г.), не дожив трех месяцев до своего трехлетия, умирает младший сын Достоевского Алеша, и детская тема в новом романе («Братья Карамазовы») конкретизируется мотивом детской смерти.

Читать полностью:http://www.km.ru/referats/335180-imya-aleksei-kak-motiv-v-romane-%C2%ABbratya-karamazovy%C2%BB

Научный стиль имеет ряд общих черт, проявляющихся независимо от характера определённых наук (естественных, точных, гуманитарных) и различий между жанрами высказывания (монография, статья, доклад, учебник, курсовая работа и т. д.), что даёт возможность говорить о специфике стиля в целом. Научный стиль характеризуется логической последовательностью изложения, упорядоченной системой связи между частями высказывания, стремлением авторов к точности, сжатости, однозначности при сохранении насыщенности содержания. По степени доступности научные, научно-учебные и научно-популярные тексты различаются по материалу. Чтение научного текста, так и его анализ (углубленное чтение) имеют конечной целью понимание содержания с учетом его коммуникативно-познавательной специфики. Такое специфическое содержание научное знание слишком объемно, многоаспектно, поэтому целесообразно дифференцировать само обучение в соответствии с уровнями понимания научного текста [4]. Уровнями понимания можно считать 1) интралингвистический, фиксирующий внимание читателя на единицах языковой системы - лексических, морфологических, синтаксических; 2) переходный от ин- тралингвистического к экстралингвистическому, когда осуществляется восприятие хотя бы основных свойств текста, соотносимых с предметом мысли, т.е. осмысленным объектом познания, процессом познания и результатом, продуктом познавательной деятельности.

Свойства текста можно понимать как функционально-семантические категории: понятийность (отвлеченно-обобщенность), цельность, точность; гипотетичность, аргументативность, оценочность; преемственность, эмпиричность-теоретичность, а также логичность и связность изложения; 3) экстралингвистический, учитывающий специфику типового содержания как научного знания.

Читать полностью:http://www.km.ru/referats/335221-ekzistentsialnyi-diskurs-zhan-pol-sartra-v-svete-nauchnogo-diskursa